|
В пять лет я впервые подошел к роялю и был
заворожен рождающейся от моих прикосновений
звуковой массой. Я ударял по клавишам, перебирал
струны, запускал в рояль механические игрушки,
кричал внутрь, приходя в восторг от каждого из
экспериментов. Как я сейчас понимаю, они
приходили примерно в одно время с аналогичными
опытами американца ДЖ. Крамба с подготовленными
и препарированными фортепиано. Мои
родители-музыканты, бабушка и дедушка испытывали
от моего творчества ужасный дискомфорт. Рояль
был закрыт на ключ со словами, что вся музыка уже
написана до меня. Так моим композиторским
амбициям надолго был положен конец.
В девять лет я стал учиться играть на
виолончели. Интуитивно чувствовал, что карьера
виолончелиста-виртуоза меня абсолютно не
устраивает.
В подростковом возрасте мне открылся джаз.
Слушая импровизации Оскара Питерсона, Диззли
Гиллеспи, Джона Колтрейна, Майлза Дэвиса я был
охвачен безумной страстью к тому, что они делали.
Я стал сочинять, импровизировать. Это стало моим
основным принципом: если и подражать, то никогда
не копировать. Не знаю почему, но именно джаз стал
ключом ко всей музыке, которую я слушал и играл
тогда и после.
В конце концов, я получил классическое
образование с виолончельной доминантой, общим
курсом фортепиано и глубоким убеждением, что
познание только начинается. Невозможность
существования в четкой ритуальной среде, где
функционируют все музыкальные институты,
толкнуло меня на создание собственной
музыкальной атмосферы, которую я назвал
субъективной аудиоэкологией. Она связывает меня
с природой и другими людьми и становится
объективной, когда я нахожу единомышленников.
Все мои музыкальные эксперименты с виолончелью,
виолой да гамба, фортепиано, синтезатором и т. п. -
это своеобразный звуковой дизайн, создающий
новое аудиоэкологичное пространство, где
сосуществуют разные звуковые традиции. |
|
